Война началась неожиданно. Как и все, я узнал о ней из сообщений по радио. Сначала никаких признаков войны мы не ощущали. Только по радио чаще звучала «Катюша», «Если завтра война» и другие патриотические песни и марши. Запомнилась и такая песня: «Киев бомбили, нам объявили…»
За продуктами появились большие очереди, а за хлебом стояли и днем, и ночью, с записями номера чернильным карандашом на ладонях. Однажды, стоя в очереди за хлебом, увидел, как в небе появилось несколько самолетов. Из них что-то посыпалось. В толпе раздались крики: «Листовки!» Но падали они очень быстро. Раздались взрывы, я потерял сознание.
Очнулся, когда меня на телеге среди мертвых тел куда-то везли. Откуда взялись силы? Но я соскочил и побежал назад на станцию, к хлебной палатке. Она была разрушена, хлеб уже растащили, хотя и мне достался батон. Его край был в крови. Дома меня ждали три голодных брата и сестра, которые его сразу же съели. А я, сняв шапку, с удивлением заметил, что она вся в крови. Волосы слиплись, идо головы было больно дотрагиваться.
Рядом с нами стоял большой двухэтажный так называемый барский дом, где во время строительства канала Москва-Волга жили специалисты и охранники. Проживала там и семья Скворцовых. С детьми — Витькой, Толькой и Нюркой я дружил. В это время Нюрка гостила у бабушки в деревне Арбузово. И вот, уставшая, испуганная, она постучала в дом и с порога срывающимся голосом выпалила, что немцы уже в Рогачеве и колонной идут на Дмитров.
Узнав об этом, я побежал на станцию, где стоял бронепоезд и просматривалась дорога на Рогачево. Мост через канал был уже взорван. Показалась какая-то колонна, впереди — гужевые повозки. Ее головная часть спустилась с насыпи и направилась вдоль канала. Остальные через заканалье по проселочной дороге двинулись в сторону Яхромы. Когда колонна вошла в зону видимости бронепоезда, артиллеристы открыли по ней огонь из пушек. Потом узнал, что на той стороне немцы заняли Яхрому, даже перешли через канал и укрепились в Перемилове. До него от нашего дома в Шпилеве рукой подать. Вот тогда нам стало страшно.
Впрочем, каждый вечер в наш дом на ночлег набивалось много солдат. Кто был помоложе, обещали дать фрицам «прикурить», кто постарше — предпочитали отмалчиваться. Утром они уходили в бой. С той стороны слышалась автоматная и пулеметная стрельба. Потом — отдельные автоматные очереди. Затем все стихало. А вскоре из оврага появлялись испуганные солдаты-одиночки и чаще всего спрашивали дорогу на Загорск или Запрудню.
Запомнился случай, когда попросилась на ночное большая группа солдат. С ними были командир и политрук. Солдаты были вооружены винтовками и карабинами, и только у офицеров -автоматы ППШ. Ближе к ночи один из них решил почистить автомат и непроизвольно выстрелил. Выстрел был удачным — пуля никого не задела, хотя попала в электропроводку и перебила ее.
Утром все ушли. Улучив момент, я пошел по их следу и вскоре увидел политрука. Он перебегал от дерева к дереву и отстреливался. Прячась за деревьями, я подбежал к нему. Когда стрельба стихла, спросил: — «В кого вы стреляли и где командир?» Он молча махнул рукой в направлении перемиловского поля и, согнувшись, пошел в сторону Дмитрова, посоветовав мне быстрее бежать домой.
Домой идти не хотелось. Немного переждав, рискнул посмотреть, что там. Набрел на окоп. Кругом валялось много стреляных гильз, а в окопе увидел пулемет Дегтярева. У меня от радости заколотилось сердце. Схватил пулемет, установил его на бруствер и нажал на спусковой крючок. Пулемет загрохотал и запрыгал в руках. В предвечерний час хорошо были видны огненные трассы. И тут в мою сторону также полетели трассирующие пули, которые со звоном щелкали по кустам. Я с головой нырнул в окоп и побежал домой.
В доме уже были другие военные. Они установили за дорогой два миномета, а утром начали стрелять. Потом ушли и эти солдаты. Но враг из Перемилова еще не был выбит. Я часто поглядывал за овраг на кромку леса, где протекала маленькая речушка, проходя в одном месте через бетонный дюкер, который мы называли капониром. И вот из леса показались едва различимые фигуры. Я стремглав бросился на чердак, где прятал заряженную берданку, которую нашел в пустой сторожке райпотребсоюза, и выстрелил наугад в направлении дюкера, зная, что, кроме немцев, там никого не могло быть.
Выстрел был такой силы, что свалил меня с ног. Немцев тоже как ветром сдуло. Очухавшись и переведя дух, я побежал к дюкеру. Кроме оставленных солдатами следов, ничего не увидел.
И вот в декабре в сторону Яхромы двинулись хорошо вооруженные и тепло одетые наши солдаты. Они шли по оврагу бесконечной цепью. Я смотрел на наступающие войска, и мою грудь распирало от восторга и предчувствия скорой победы.
Своей радостью хотелось поделиться с другом — Олегом Акимовым. Побежал к нему на Аллейную улицу. По пути мне попалась армейская повозка. Боец, не останавливаясь, уточнил дорогу на лесничество. Я показал. Но он жестом попросил сопроводить его. На ходу я прыгнул в сани и тут же вывалился из них, почувствовав резкую боль в животе.
Очнулся я в больнице, где после тяжелой операции провалялся всю зиму. А произошел со мной совершенно нелепый случай. Прыгая в сани, устланные сеном, я напоролся на штык винтовки.
Война отодвинулась на запад, а мне, мальчишке, чтобы как-то существовать, пришлось подыскивать работу. Был учеником слесаря в отделочном цехе трикотажноперчаточной фабрики, потом работал электриком в отделении «Мособлэлектро». В мае 1947 года был награжден медалью «За оборону Москвы».
Б. Дранильщиков.
