Война — страшное слово. Но за пять месяцев люди привыкли к нему. Все чаще и гуще собирался народ у радиорупоров на уличных столбах и с замиранием сердца ждал главное сообщение — «В последний час». До слуха доносилось — наши войска оставили… С нетерпением ждали треугольников с фронта, радовались им — значит, живы! Надеялись, что до нас война не дойдет.
Конец ноября привел дмитровчан в ужас. Враг в яростном наступлении рвался к Москве. Линия фронта приблизилась к Дмитрову.
В ночь на 26 ноября ко мне на ночное дежурство пришли главный врач З.П. Полякова и заведующая отделением больницы Е.М. Леонович. Они сообщили, что враг двигается на город, и объявлена эвакуация. Утром придется вывозить больных. Очередная смена на дежурство не явилась, и мы с врачом до вечера носили и грузили тифозных больных.
Был приказ уничтожать все, что нельзя взять с собой. Мне поручили сжечь медицинскую картотеку. Спрессованная бумага горела плохо, папки уже не помещались в печке. Тогда я стала срывать с карт обложки с важными записями — адресами, местом работы людей и так далее. Наконец, с работой справилась.
Жители, покидая свои дома и бросая имущество, уходили из города. В людном потоке в сумерках ни с чем и в никуда двигалась и я. Позади виднелось зловещее зарево. Говорили, что горят заводские склады. Слышались глухие взрывы. С обмороженными лицами, под завывание ветра, по заснеженным полям люди уходили все дальше. К полуночи мы добрались до Непейно. Переночевав в чужом доме, я поняла, что пришлась не ко двору. И в тот же день отправилась обратно.
За Орудьевым дорогу к дому мне преградили военные. Они ближе к каналу переправляли технику, боеприпасы, пушки. Мне кричали — в городе немцы, поворачивай обратно. Я повернула и по целине пошла в сторону Внукова. В овражке под МТС увидела скопление людей, лошадей, спустилась к ним, упала в снег и невольно залюбовалась необычным зрелищем — огненные фейерверки врезались в низкие густые облака, слышался рев моторов. Это били наши зенитки по вражеским самолетам. К вечеру я добрела до холодных больничных корпусов. Наконец-то дома — сказала сама себе. Утром запорошил мелкий снежок, заметая следы военных, которые по ночам приходили в больницу сделать перевязку, обсушиться и обогреться, чтобы на рассвете вновь уйти в окопы. Тяжело раненых подвозили на автобусах. В хирургическом отделении был развернут прифронтовой подвижной эвакогоспиталь. В переполненных помещениях стоял постоянный гул, слышались стоны. В перевязочных день и ночь кипела работа. Никогда не гасли примусы. Перед вечерними сумерками врач Леонович обычно обходила территорию больницы. Для смелости брала с собой и меня. Как-то зайдя в бельевой склад, мы нашли там больничное знамя. Екатерина Михайловна подняла его да так, образно говоря, и пронесла сквозь все невзгоды до светлых дней Победы.
Но тогда мы и знать не могли, когда он придет этот светлый праздник. Без света, воды, тепла и хлеба обходились мы в те тяжелые дни. Да еще и радио замолчало. Жили, как в вакууме.
Уже в начале декабря тишину городских улиц разбудили рев моторов и лязг гусениц. В белых полушубках проходили крепкие сибирские парни. Усилился артобстрел со стороны Волженска и Красной горы. Самолеты с бреющего полета обстреливали дома. Со стороны Москвы тьму ночи пронизывали лучи прожекторов. Воздушные тревоги почти не прекращались. Отчетливо слышалась стрельба со стороны вокзала. Так продолжалось всего неделю. Шестого декабря наступило затишье. Было ясно — враг отброшен.
Больничное затишье было нарушено потоком раненых. Сутками работали хирурги П.А. Пильков, А.Н. Орлов, З.А. Сперанская, Г.С. Розанов. Среди раненых все чаще стали попадаться и тифозные больные. Пришлось для них открывать специальное инфекционное отделение, которое возглавила Е.М. Леонович. А потом, в возрожденной после подмосковной битвы больницы, она стала главврачом.
Конечно, все работали в невыносимо трудных условиях. Но постепенно жизнь стала налаживаться.
С той поры прошло много лет. Но те дни из памяти не вычеркнуть. Ясно стоит перед глазами то красное знамя и те, кого уже нет с нами.
Н. Архарова, ветеран труда.
