Шел последний год войны. Некоторые солдаты после полученных ран возвращались домой. А жили мы все тогда впроголодь. Получали продуктовые карточки. По ним выдавали на день по 400 граммов хлеба, на месяц полагались еще мясо, рыба, масло, крупа. Однако, в магазинах эти товары бывали редко и подчас одни продукты заменялись другими.
— Шурка, беги быстрей в «Центральный», там вместо мяса треску выбросили! — кричала мне мать. Эта информация будоражила всех жителей барака. И все бежали, потому что, если зазеваешься, то можно надолго остаться без продуктов.
Яхромчане вынуждены были заняться огородничеством. А ведь до войны колхозники привозили картошку прямо к дверям большой казармы. Про те времена и не вспоминали. Вот и осваивали близлежащие поляны и лужайки и даже пойму реки. Семян картофеля почти не было. Многие высаживали очистки и кое-какой урожай получали.
За войну текстильщики все, что ими было нажито ценного, поменяли в окрестных деревнях на зерно, картофель, овощи.
Ранней весной, когда только сходил снег и земля немного оттаивала, десятки горожан отправлялись на колхозные поля искать оставшиеся после уборки клубни. Они были перемороженные, подпорченные. Эти клубни терли, добавляли туда немного крупы или муки, у кого она была, и готовили оладьи. Вкусными они не были. Даже несмотря на голод, много их съесть было невозможно.
Одним из сильнейших чувств тех военных лет было постоянное, какое-то неизбежное ощущение голода. С этим мучительным чувством просыпались по утрам, безуспешно боролись днем и ложились спать.
Чтобы как-то прокормиться, люди вынуждены были пойти на крайнюю и опасную меру — воровство. Отдельные рабочие умудрялись стащить с фабрики суровье. Потом эта ткань оптом отправлялась «верным» перекупщикам. А те или продавали или обменивали материю на хлеб в соседних районах и областях.
Для обмена кое-что удавалось достать в магазинах — посуду, гвозди, веревки, ремни. Ездили чаще всего в соседние Калининскую и Рязанскую области. А кто был посмелее, добирались аж до черноземных областей и Украины.
Как-то теплым июньским вечером лежал я на жестком сундуке и в очередной раз размышлял о своей жизни. Специальности — никакой. До армии успел поработать на фабрике грузчиком. Теперь и на такую работу не возьмут — повреждена рука. А все мое богатство — шинель, гимнастерка, галифе, бывшие в употреблении, да ботинки с обмотками, ходить в которых я стеснялся. Вот и пришла ко мне мысль о поездке за хлебом. Но с кем ехать? Одни мои друзья погибли на фронте, другие еще не вернулись.
Как-то перед сеансом в кино я заметил у клуба парня в солдатской форме. Он крутил цигарку, прислонившись кетене. Рядом стояли костыли. Щуплый, невысокий, с какой-то печалью в глазах, этот фронтовик и привлек мое внимание. Разговорились. Я узнал, что солдата звали Михаилом, жил он в Красном поселке с матерью и тремя сестрами.. Тогда то я и предложил Михаилу совершить куда-нибудь хлебный рейс.
Самое трудное состояло в том, чтобы собрать товар на первую поездку. Моя мать как-то сумела приобрести несколько десятков метров суровья, немного алюминиевой посуды, несколько платков и другой мелочи. Первая наша поездка состоялась в Красный Холм. От Дмитрова до Савелова мы Добрались на товарняке, а потом на поезде Москва-Ленинград. Разведочный рейс прошел без особых приключений. Привезли мы тогда пуда по два ржи. То зерно смололи на электромельнице в Починках. Половину продали на рынке и стали готовиться к новой поездке.
Поездки были всякие — удачные и не очень. Но мы упорно продолжали заниматься этим, как теперь говорят, рискованным бизнесом. А в те времена нас считали откровенными спекулянтами и мешочниками.
Мне особенно запомнилось путешествие за хлебом, которое состоялось уже после победы, в августе 1945 года. В один из июльских дней в нашем бараке неожиданно появился мой друг детства Женька Евсеев. Он обхватил меня крепкими руками, оторвал от пола, радуясь встрече. Узнав, чем мы занимаемся, Евгений сразу же загорелся хлебным делом. К счастью, тяжелых травм у него не было, лишь длинный косой шрам вдоль спины напоминал о ранении. Он не доставлял ему особых хлопот. Так случилось, что в это же время у меня в гостях побывал «Заяц» — Зайцев Мишка.
Начали выбирать маршрут поездки. Решили ехать на юг области, в Серебряные Пруды, где уборка зерновых начиналась раньше, чем у нас. Обговорили и то, какой приобретать товар для обмена. Кроме обычных вещей хозяйственного обихода, мы должны были захватить гвозди, веревки, ремни для ремонта сбруй, кое-какой инструмент. Этим делом загорелся и мой младший брат Николай, стал проситься с нами. Выезд мы наметили на выходной день, и ему не надо было идти на фабрику. Пусть едет,- решили все.
В те времена железнодорожные билеты на поезда дальнего следования выдавали только по разрешающим документам. Мы же ездили «зайцами». Поэтому всячески старались избежать встреч с милицией, контролерами. Ведь они грозили штрафами и, возможно, конфискацией товара. Однако, справедливости ради должен сказать, что я не помню такого случая, когда бы работники милиции изымали хлеб. Крупных неприятностей скорее можно было ожидать от грабителей, которых на железных дорогах тогда хватало. Вот почему все «мешочники» старались ездить группами в три — пять человек.
Забросив за плечи сидоры, в один из субботних августовских дней мы отправились в путь. До Павелецкого вокзала добрались без происшествий. На пригородном поезде доехали до Каширы. От Каширы до Ожерелья тогда ходил рабочий поезд. В этой «кукушке» не горело ни одной лампочки и было темно, как в подвале. Здесь ни на минуту нельзя было терять бдительности. Однако, все обошлось, и где-то за полночь мы очутились в зале маленькой и уютной станции.
До Серебряных Прудов мы могли добраться либо на товарняке, либо на пассажирском поезде дальнего следования. На грузовом составе, конечно, ехать спокойнее, но надо было знать его маршрут движения и места остановок. А кто нам даст такую информацию? Пришлось выбрать второй вариант.
Наконец, прибыл поезд Москва — Елец. В зале сразу стало шумно, многие пассажиры высыпали на платформу. Заранее запасенным ключом от вагона мы открыли дверь тамбура. Четверым, да еще с мешками, там было тесновато. И Евгений с Михаилом перешли на другую площадку. Около часа ехали спокойно. Внезапно дверь из вагона отворилась, и на пороге появился высокий брюнет в железнодорожной форме. Из-за его спины выглядывала проводница.
— Я вижу, вы тут хорошо устроились, билеты есть?-спросил брюнет. И, обращаясь ко мне: — «Вот ты, с такими длинными ногами, и пешком протопал бы, раз нет билета».
— На своих двоих далеко не уйдешь.
А контролер без всякого перехода предложил: «Деньги есть? Выкладывайте шестьсот рублей, а дальше — как повезет».
Я без возражений передал ему названную сумму, а он сунул мне какую-то квитанцию. Мои попутчики тоже уплатили штраф. Это нас не очень огорчило. Штраф был не так уж и велик. В то время буханка ржаного хлеба стоила 250 — 300 рублей.
Вот и добрались-таки до Серебряных Прудов. Без особой спешки стали распродавать свои товары. Стоимость ткани мы обговорили заранее. И ошиблись — продешевили. В трудном положении оказался Мишка. К нему выстроилась очередь, но суровья всем не досталось, чем неудачницы были очень огорчены. А вот с гвоздями вышла промашка. Зайцев от их распродажи получил очень скромный барыш.
И тем не менее мы закупили зерна столько, сколько могли унести. Кроме того, я купил еще сто стаканов махорки. У нас она была раза в два дороже.
Пришли на станцию, свалили свое добро на землю и стали ждать товарный поезд. А ждать его можно было сколь угодно долго. Между тем, с рынка подходили новые люди. Где-то часа через полтора подошел товарняк с углем. Это был «наш» поезд. Мы облюбовали одну из платформ, забросили на нее свою поклажу, забрались сами. И другие мешочники последовали нашему примеру, расположившись по всему составу.
Время шло, а «зеленый» поезду все не давали. Между тем «пассажиры» все прибывали. Тут наше внимание привлек шум, доносившийся с соседней платформы. Мужчина в гимнастерке защитного цвета сбрасывал мешки с хлебом. Женщины цеплялись за свое добро и голосили. Но силы были неравны. Мешки продолжали лететь на землю. А вслед за ними кидались их хозяева.
Работник станции подобрался к нам и схватил очередной мешок.
— Не трожь, — негромко, но решительно сказал Евгений и положил свои руки на зерно.
Железнодорожник от такого нахальства на какое-то мгновение опешил, но продолжал тянуть мешок на себя. Евгений вскочил и схватил его за грудки. С минуту оба они рычали и трясли друг друга. На помощь к Евгению бросились два инвалида, и они повалили ревизора на уголь. Тут один из них гневно крикнул: — «Да ты еще в звании! Сейчас мы тебя разжалуем!» — и сорвал с воротника поверженного петлички с «треугольниками». Потом все вместе столкнули его на рельсы.
Железнодорожник вскочил на ноги, выхватил из кармана свисток и поднял тревогу.
К нему на помощь прибежали человек шесть — семь. Неугомонный ревизор снова стал хвататься за мешки, а бывшие солдаты отбиваться от него. Завязалась драка. Правда, дрались не все, и мы тоже оказались в роли наблюдателей.
— Смотри за мешками, — предупредил я брата Николая, — ведь в этой суматохе
все может случиться. И как выяснилось позже, оказался прав.
Поезд стоял, схватка продолжалась. Со стороны рынка подходили новые мешочники и сразу же кидались на выручку. В ход пошли костыли, палки, кирпичи. Неизвестно, сколько времени длилась бы эта схватка, если бы не послышался гудок паровоза. Железнодорожники бросились в сторону локомотива, мешочники — на платформы. Похоже, в ходе стычки никто серьезно не пострадал.
С отходом состава мы проверили свой багаж и охнули — пропал мешок с двумя пудами пшеницы. Я напустился на брата, но вскоре рассудил, что виноват не только он. Под затяжки самокруток стали мучительно думать, что теперь делать? И пришли к выводу — надо искать, так как мешок, по всей видимости, едет с нашим составом.
И тут мне вспомнился светловолосый солдатик, который во время драки вертелся поблизости, рассыпая шуточки. Тогда мне еще подумалось, что его новенькая шинелька явно с чужого плеча.
Вскоре товарняк остановился, и трое из нас отправились на поиски пропажи. Надо сказать, что попутчики охотно показывали свои узлы и сочувствовали нам. Однако, пшеницы мы не нашли. И тут брат признался, что одна женщина не показала ему свои вещи.
— Ану, пошли.
Увидев, что Николай пришел не один, женщина перепугалась, показала свое зерно. Там был и наш мешок. Женщина и ее соседи объяснили, что этот мешок принес какой-то парень и попросил за ним присмотреть. Мы уже не сомневались, что тем парнем был наш бывший болтливый сосед.
Когда мы подъезжали к Ожерелью, стало темнеть. А в наших головах появилась тревожная мысль, что о драке в Серебряных Прудах здесь уже известно. Не исключали мы и того, что милиция организует облаву на зачинщиков драки. И точно. После остановки поезда мы увидели на перроне двух милиционеров и железнодорожников, пострадавших в кулачном бою. Хотя из нас в драке участвовал один лишь Евгений, мы сочли нужным не рисковать — сошли с поезда и скрылись за станцией.
В столицу мы приехали рано утром. Пошли первые трамваи, люди торопились на работу. А у нас подвело животы. Решили заехать на Минаевский рынок и перекусить.
Возле закусочной свалили мешки, оставили брата Кольку за сторожа. Запивая хлеб молоком, я почувствовал, что сзади кто-то ощупывает мой сидор с махоркой. И что это я его не снял? Обернувшись, я встретился глазами со старшиной милиции.
— А что там у вас, табачок? — спросил старшина. — Пройдемте со мной.
-Документы есть? — спросил дежурный лейтенант.
Я показал ему временный паспорт и красноармейскую книжку.
— Что случилось? — спросил старшину дежурный.
-Да вот, махорку привез на рынок,- ответил тот.
Я стал разубеждать работников милиции, мол, курево купил для себя
— Так много? Брось врать. Махорку оставь и выйди пока.
Минут через десять меня вновь пригласили к дежурному.
— Вот ваши документы, идите.
Я понял, что спорить с дежурным бесполезно. Обсудив случившееся, мы с друзьями пришли к выводу, что я еще легко отделался.
Вспоминая те события, приходишь к выводу, что они были вызваны острыми социальными конфликтами. Солдат, освобождавший Европу, проливавший кровь, справедливо считал, что Родина по достоинству оценит его заслуги. Но, вернувшись с фронта, был обречен на нищенское существование. Для инвалидов были установлены мизерные пенсии, а за ордена и медали платили копейки. Государство своим защитникам не нашло возможности даже выдать рабочие карточки. Все это не могло не вызвать у солдата чувства обиды и горечи. Вот почему многие вчерашние герои становились спекулянтами и мешочниками, добывая себе хлеб. А та драка на станции, скорее всего, была своеобразным протестом против сложившегося порядка вещей.
…Прошло около года, и наша деловая компания распалась. Михаил Зайцев, подлечив ногу, начал работать на фабрике столяром, Евгений Евсеев уехал в столицу и выучился на шофера, а я поступил учиться в институт. Однако, дружеские связи мы сохранили на всю оставшуюся жизнь.
Д. Фёдоров.
