Константин Антонович Аверьянов родился 25 сентября 1922 года в деревне Студенец Котовского района Горьковской области в рабочей семье. В 1934 году семья переехала в Дмитров.
К 16 годам Костя уже был уверен, что станет летчиком. В восьмом классе пытался поступить в парашютную школу, да не приняли из-за малого роста и веса. Но и не отвадили: он стал прыгать с балкона второго этажа, связав вместе три зонтика.
В 1940 году по окончании аэроклуба К.Аверьянова направили в Радсховскую авиашколу (близ Львова), откуда он вскоре переведен в город Энгельс, где окончил школу пилотов. В звании сержанта назначен на должность летчика-перегонщика самолетов с завода на фронт.
— 17 марта 1943 года. — вспоминает командир 7 гвардейского полка Хашпер, — полк перебазировался на аэродром Новотитаровская (севернее Краснодара). Через 2-3 дня штурман полка, майор Голушенко, привел из Невиномысска 6 штурмовиков Ил-2. В составе перегоночной группы был и Константин Аверьянов.
Вскоре начальник штаба полка доложил, что один летчик из этой группы отказался получать проездные документы для возвращения на завод, мотивируя тем, что он хочет остаться на фронте. Я передал начальнику штаба приказать летчику: “Военный завод — это та же воинская часть, и невозвращение есть дезертирство. Гвардейский полк дезертиров не подбирает, а если он не поедет сам, то мы его отправим этапом в свою часть». Но не успел начальник штаба уйти, как появился майор Голушенко вместе с этим летчиком. Костя бледный, но спокойно стал объяснять, что он отказался вернуться на завод, самолет он освоил хорошо и хочет бить фашистов, и на фронте он принесет больше пользы.
Майор Голушенко сообщил: «Остальные летчики уже уехали. Надо бы оставить его. Я уже с ним общаюсь почти неделю, в воздухе его проверил, ведет себя отлично, летает, как орел, и парень хороший».
Костя покорил меня, заявив, что не просит именно в гвардейский, готов в любой авиационный полк и даже в пехоту, но только бить врага. Тут я себя и выдал, накричав на него: «Что ты из меня дурачка делаешь! Уж если просить за тебя, так чтобы у нас оставили». Я впервые увидел его прищуренные, с хитринкой глаза, спокойно смотревшие мне прямо в лицо. И я подумал: «Юнец с закалкой и напорист. Надо ему помочь». Начали мы просить у генерал- майора С.Г.Гетьмана. После встречи с Костей на аэродроме генерал взялся за ходатайство. Наконец, из штаба воздушной армии пришло распоряжение: зачислить летчиком.
Костя с первых же боевых вылетов показал ссбз бесстрашным, опытным летчиком, а на аэродроме, после боя, вылезал из самолета спокойный, с улыбкой на губах, но лицо оставалось серьезным, проникновенным, как бы спрашивающим, куда опять лететь?
— Мне с Костей два раза пришлось быть в бою, — продолжает бывший командир полка.
— 30 ноября 1943 года я вел группу в 12 самолетов на штурмовку пехоты и автомашин фашистов в район севернее Керчи. Летел Костя левее меня в 10-15 метрах. К этому времени он уже имел боевой опыт, был награжден орденом Красной Звезды. Зная, что у Кости отличная техника пилотирования, я подпускал его близко к себе, не боясь столкновения. При подходе к цели Костя показал мне рукой и передал по радио, где цель, и я отдал команду на перестроение. Костя ушел в хвост группы, и мы начали атаку — сначала бомбами, а потом, спускаясь до 100-150 метров, начали штурмовать автомашины и пехоту. После третьего захода у меня закружилась голова, и я потерял ориентировку, не зная, в какую сторону нам надо выходить к своим. Я сразу же передал об этом Косте по радио, и он повел группу к аэродрому.
Через неделю мне опять пришлось лететь с Костей, на этот раз у нас было всего 4 самолета. Мы знали, что полет предстоит тяжелым: при низкой облачности, без прикрытия истребителей, мы должны были пролететь через Керчь, где было много зениток, и атаковать «тигры», которые находились на западной окраине города.
Через 15-20 минут подошли к городу. На бреющем полете атаковать не могли, бомбы у нас были со взрывателями мгновенного действия, и с малой высоты осколки поразят нас самих. В облака уйти мы тоже не могли: нужно было найти танки и атаковать их. Пришлось лететь у самой кромки облаков, не имея возможности маневрировать против зенитного огня. Фашистам же было удобно целиться, потому что на фоне облаков нас видно, как на экране. Танки мы, конечно, нашли, сбросили на них бомбы, но штурмовать не пришлось, нас самих тоже крепко побили.
На моем самолете сильно повредили правое крыло, и я еле успел перетянуть через Керчь, упал в Керченский пролив. Самолет утонул, а нас подобрали моряки. Чернец был ранен, но ему удалось сесть с убранными шасси северо-восточнее Керчи, в районе наших войск. Плешаков дотянул до косы Тузлу и тоже посадил самолет «на брюхо». На изрешеченном самолете Костя не уходил домой, а держался в воздухе над нами. Лишь когда нас подобрали моряки, он улетел на аэродром и доложил, где мы находимся. Вот тут и весь Костя. На избитом самолете он не спешил спасти себя, его в первую очередь интересовала судьба товарищей».
Уже в 23 года капитан Константин Аверьянов был заместителем командира гвардейского штурмового авиационного полка. Вот что пишет бывший командир эскадрильи И.Д.Мальцев: «Однажды при нанесении штурмового удара под Севастополем Костя спас от гибели летчика старшего лейтенанта Лященко. При повторном заходе на атаку сверху сзади под углом 60- 70 градусов пикирует на Лященко немецкий истребители «фоккевульф-190″. Первым его заметил Костя. Он совершил молниеносный маневр разворотом влево с набором высоты и огнем из пушек сорвал атаку».
Генерал-майор Герой Советского Союза С.Г.Гетьман в своем письме родственникам Аверьянова писал:
«Косте Аверьянову можно было поручить в воздухе любую задачу. Как-то раз, выполняя мое личное поручение, Аверьянов четырьмя заходами группы штурмовиков заставил немецкую батарею замолчать. Он точно разведал ее местонахождение и дал возможность нашим наземным частям продвинуться вперед. Во второй раз он удачно проштурмовал передний край обороны немцев у железнодорожной насыпи и дал возможность пехоте пойти в атаку и занять выгодную позицию».
В тот раз поступил приказ подавить батарею противника. Когда группа уже подходила к цели на нее, совершенно невесть откуда взявшись, напали «мессеры». Яростные атаки противника следовали непрерывно. Закрутилась, закипела воздушная дуэль. Стрелки штурмовиков, да и сами летчики не отрывали пальцев от гашеток.
И вдруг в шлемофонах раздался голос командира:
— Иду на цель.
Аверьянов таки сумел прорваться к батарее, заставил замолчать фашистские пушки. Теперь можно и домой: задание выполнено. Но Аверьянов остался над полем боя. Он кружил над нами, проносился над окопами гитлеровцев. Но вот огня почему-то не вел…
Объяснил, когда вернулся на аэродром:
— А чем? Ни одного снаряда, ни одного патрона не осталось.
— Так чего же ты, как дьявол, вертелся там? Или жить надоело? — не выдержал командир эскадрильи.
— Почему надоело? Атаки имитировал. Как пройду над фрицами, они в окопы, а наши вперед. Горючки-то у меня полно было…
— А ведь прав, чертяка, — вмешался Остапенко. Глаза его залучились лукавинкой. — Чего доброго, и орден отхватит…
Как в воду смотрел Иван. Прошло несколько дней, и мы от души поздравляли Константина с орденом Красного Знамени.
Переправа через Кубань у Имрюка была единственной ниточкой, по которой противник питал свои войска боеприпасами и продовольствием, подкреплял их новыми силами. Наши бомбардировщики ее разрушили. Понятно, что фашисты обязаны были ее восстановить. Летчикам следовало установить начал ли враг работы, и если да, то в каких масштабах.
На задание пара штурмовиков вылетела, едва забрезжил рассвет. Решили выйти на переправу «кинжально», с прямой.
Вот и то, что осталось от переправы. Аверьянов и Руденко сделали над нею круг, пристально осмотрели подходы к реке. Развернулись на обратный курс. И в этот момент Константин увидел грузную стаю вражеских транспортных самолетов. Они, сильно прикрытые истребителями, шли вдоль морского берега.
Задиристо взревел мотор. Штурмовики, не замеченные фашистами, на бреющем полете быстро сближались с бомбардировщиками, лихо набрали высоту и сверху дружно ударили по неприятельским машинам. Истребители противника, не ожидавшие нападения, бестолково заметались по небу. Но растерянность врага была недолгой. Они увидели: атакуют всего два самолета — и всей сворой накинулись на них. Костя посмотрел на землю: там горели два фашистских тяжелых транспортника. Однако на стороне врага огромное численное преимущество. Гоняться за разметанными тяжелогрузами нет смысла, они повернули на запад. А истребители наседают.
Решение пришло молниеносно. Аверьянов, дав Руденко сигнал следовать за ним, помчался в открытое море…
В полку Костю ждал нешуточный разнос:
— Кто дал тебе право очертя голову кидаться в драку? На что расчитывал? — распекал командир эскадрильи на собрании летного состава.
— На море. Фрицы не решаются залетать далеко от берега.
— В драку, в драку зачем?
— Они же летели на какое-то дело.
— Тебе что, из штаба Геринга об этом доложили?
— По всему видно. И гружены тяжело, и прикрытие такое…
— Прикрытие, — комэск смягчился. — И подкинул же мне господь подчиненного! Нет, с таким, ей-ей, под трибунал угодишь…
Неожиданно поддержал замполит полка Рябов.
— Риск в бою правомерен. Более того, он необходим. Но риск не безрассудный, а основанный на опыте, знаний врага. В его основе лежит верность воинскому долгу, наша любовь к Родине.
С собрания мы расходились в приподнятом настроении. Все встало на свои места. Все стало ясно. Я, признаться, даже гордился немножко. Как никак, а я помог Косте в полку остаться. Нас даже побратимами назвал и.
Костя окрылел еще больше. С каждым боевым вылетом наносил по врагу все более дерзкие удары. И не кичился своими подвигами, не таил от других свой опыт. Человек чуткий и большой души, Константин Антонович по-братски делился со всеми «секретами» своих побед, старался, чтобы его тактические находки сразу делались общим достоянием. Особенно молодых летчиков.
— Как-то иду возле стоянок. Смотрю, под плоскостями Ила примостились трое. Один из них жестикулирует, растопырил пальцы и изображает ими идущих в атаку штурмовиков. Это оказался Аверьянов с двумя новичками Радюшкиным и Скибиным. Он рассказывал им, как провел только что закончившийся бой.
Настала весна 1944 года. Советские войска, взломав в упорных боях сопротивление противника в Крыму, продвигались к Севастополю.
В эту горячую пору прилетел в полк командующий воздушной армией генерал-полковник авиации Т.Т.Хрюкин. Тимофей Тимофеевич рассказал, что нашим поискам очень мешают «мессершмиты».
— Приказываю вражеский аэродром уничтожить!
…Вылетели еще до восхода солнца. Шли без прикрытия истребителей. Весь расчет на полную внезапность удара.
К цели летели со стороны моря. Враг нас уже обнаружил. Весь берег заполыхал зарницами зенитных батарей. Вдруг штурмовик Аверьянова резко накренился, скользнул на крыло. Подбит?
— Цель вижу, — слышен его голос. — Стервятников полно. Стоят плотно. Идем по середине поля.
Весь смертоносный груз штурмовика обрушился на вражеские самолеты. На аэродроме море огня, огромные клубы дыма. Слева в пожарищах Севастополь. Впереди знаменитая Сапун-гора. Перелетел — и опять на бреющем. Вся группа, как привязанная, идет следом. С аэродрома так ни один «мессер» и не поднялся.
Костя в полк не вернулся. Жив ли, нет ли — никому не известно.
Под вечер все разъяснилось. Константин Антонович явился на попутной полуторке, жив и невредим.
— Радиатор разнесли, сволочи, — рассказывал он. — Еле через передний край перелетел. До нашего аэродрома не мог дотянуть. Пришлось у соседей сесть.
— Такой удар ценой всего одного радиатора? Игра стоила свеч. — с восхищением произнес кто-то.
— Не игра. — резко оборвал его Костя. — Мы не играем, а воюем.
Спустя несколько дней полк облетела радостная весть — Указом Президиума Верховного Совета СССР гвардии капитану Константину Антоновичу Аверьянову присвоено звание Героя Советского Союза.
…Немцы вновь начали минометный огонь. Завыл воздух. Задрожала земля.
Неожиданно от уходящей на запад группы наших штурмовиков отделился один самолет и направился в сторону высоты. Надрывающий рев мотора.
слившись с равномерным грохотом пушек, подобно могучему гимну, наполнил сердца атакующих бойцов. Радостью звал их вперед.
Над высотой взметнулся фонтан земли и дыма. То рвались сброшенные «Илом” бомбы. Снизившись, летчик продолжал штурмовать засевших в окопах немцев. И хотя в плоскостях штурмовика уже зияли дыры, а зенитный огонь все усиливался, он с ревом проносился над раскаленной землей и теперь, пожалуй, только своей дерзостью заставлял немцев бросать оружие и в панике разбегаться.
Прошло немного времени, и высота была наша. Покачивая крыльями, «Ильюшин» прошел над нашими позициями и взял курс на восток.
На другой день пехотинцы узнали имя летчика- штурмовика, который помог им водрузить красное знамя на Безымянной высоте: Герой Советского Союза Константин Антонович Аверьянов из Дмитрова.
Война продолжалась. Продолжался и боевой путь Героя. Он прошел через Белоруссию, Восточную Пруссию, центр Германии.
27 мая 1946 года Константин Антонович Аверьянов трагически погиб в автокатастрофе в Польше и похоронен в городе Болеславец (в том самом Бунцлау, где похоронено сердце М.И.Кутузова).
А.Тягачёв.
