— Куда? — остановили красноармейцы идущих ребят.
— В школу, на занятие, — последовал неожиданный ответ.
— Занятия отменены. Фронт в несколько километрах!
— Вот и не отменены! Зинаида Михайловна ждет нас…
День начался, как обычно. У доски знающая урок наизусть учительница Зинаида Михайловна.
Аккомпанемент близких орудий и дребезжащие от страха стекла. Вторая четверть 1941-42 учебного года.
И вдруг — все. И журнал, и тетрадь в косую линейку — ничего больше не нужно. Заведующий школой Восходов собрал учителей: « Враг у Каменки. Схоронитесь до прихода наших! И будьте мужественны!» А сам в последний раз мирной тропкой зашагал навстречу войне,уходя добровольцем на фронт.
Из воспоминаний З.М.Петровой:
— Некоторые спрятались в соседних деревнях, а мне куда? Родители тут, в Каменке, и на руках трехлетняя дочь и трехнедельный племянник. Отрыли мы за рекой окопчик и стали его «обживать».
Конец ноября. Мороз. Мерзлая земля. Грязь тающего от человеческого тепла грунта, к которому прижались взрослые и маленькие дети, и тающие на глазах скудные харчи.
Они видели, как вошли в Каменку немцы, как поднялись стрельба и загорелись дома, как начали охоту на скот голодные завоеватели.
— Кончились запасы еды, что делать? Взяла я ребятишек и — в деревню. В нашем доме — фашистский штаб. Немцы сидят сытые, довольные. В разговоры пустились, но хлеба взять разрешили.
Еще раз ходила Зинаида Михайловна в деревню, принесла два мешка сухарей. Вода из речки, да брошенные в нее сухари — вот и весь обед или питье: решай, как хочешь.
Две человеческие фигуры чернели на снегу. Тревожное ожидание: кто? Беженцы. Попросились переночевать. «Что делается в деревне! начали выкладывать они последние новости. — Раненые красноармейцы брошены в сугроб. Стонут…»
А она уже не слушала неожиданных постояльцев. «Пойду туда. Чем-нибудь им помогу».
— Меня отговаривали: «Ну что ты сможешь?! Не оставляй дочь». Но я уже решилась. Перешла речку — и к околице. Везде книги из избы-читальни разбросаны, вещи. И раненые. Затащила первого в сельсоветский дом. А там полов нет, рамы болтаются под ветром, холод. Еще шестерых положила рядом. Потом за сеном отправилась, нашла подушки, одеяла. В окопчике кое-как воду согрели.
Теперь днем она была со своими детьми в деревне, а ночью, несмотря на угрозу, ходила к раненым. Да вскоре и те, что стонали и бредили, просили пить и выспрашивали, где фронт, тоже стали «своими». Кто она? — размышляли бойцы. Воспаленные глаза, обожженные руки. Партизанка? Местная комсомолка?
— Однажды тень какая-то мелькнула. Смотрю — наш боец: «Пушка моя тут в поле. Отстал от части». А я ему: «Ложись пока к раненым, а там видно будет». А мороз все крепчает. Замерзнут мои. Вспомнила: на втором этаже — печка. Стали мы с артиллеристом переносить бойцов по винтовой лестнице наверх. И так всю ночь. Потом заткнули окна сеном и затопили печку.
Тянулись однообразные дни и ночи. Сумерки поглощали темноту, а темнота — сумерки. Иссякали силы и терпение, ухудшалось состояние раненых, и когда у старшего лейтенанта началась гангрена, тот позвал Зину.
Он попросил меня найти листок бумаги и карандаш и принялся диктовать адрес семьи:
«Новиков Александр Анисимович, Углич…» А за ним и остальные: Кутиков Михаил Ермолаевич… Крючков Петр Иванович… Овчинников Константин…
А утром она ползла по полю, пряталась среди убитых. К великой радости отчаявшихся было родственников, благополучно вернулась «домой», в окопчик. Когда добралась, то обомлела от неожиданности. Там были наши. Начиналось наступление Красной Армии.
— Я думала теперь — все. А мне еще 42 человека раненых доставили. У нас, говорят, санитаров нет, идем вперед, некогда, а у тебя — опыт. А какой опыт?! Что одиннадцать дней семерых спасала?
А потом, когда тылы подтянулись, погрузили «моих» и «не моих». И какие они «не мои»? За всеми ходила…
Ликовала Каменка, в доме Зинаиды Михайловны пекли лепешки. «Что не рада, Зина? — спрашивали ее, — Наши фашистов гонят!». А у нее просто не осталось сил радоваться.
— И хотя все, кроме Кости, отлежались в госпитале, написала я по всем адресам. До 30 писем в день приходило. Затем Крючкова под Ленинградом убили. Со временем и других адресатов поубавилось. Сейчас только Новиков пишет. После зимы 41-го ему ампутировали обе ноги…
О подвиге сельской учительницы Зинаиды Михайловны Петровой в январе 1942 года писала «Правда». Потом ее пригласили в Кремль, где ей, человеку самой мирной профессии, вручили боевой орден Красной Звезды.
Н.Фёдоров.
